Император Николай Первый: младые годы

«Сегодня в три часа утра мамаша родила большущего мальчика, которого назвали Николаем, – писала Екатерина Великая. – Голос у него бас, и кричит он удивительно; длиною он в аршин без двух вершков, а руки немного менее моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед таким колоссом».

Он был третьим сыном императора Павла и шансы его занять когда-либо престол были призрачны. Остаётся тайной, что заставило Гавриила Державина написать:

Полсвета властелин!

Он будет, будет славен...

Что-то витало в воздухе, водило державинской рукой. Младенец ещё дремал в колыбели, а Господь уже определил ему царствовать.

Крестили его во имя святителя Николая Чудотворца. Императрица благословила внука иконой Богородицы Одигитрии (он не расстанется с нею до самой смерти). Екатерина вообще пеклась о внуках с большой энергией, мечтая воспитать их великими людьми. После кончины государыни её планы продолжали осуществлять назначенные ею няня Евгения Лайон и гувернантка баронесса Ливен.

Отдавать мальчика лет до семи на попечение женщин – традиция, идущая с незапамятных времён. Так воспитывали детей скифы, древние славяне, японцы и многие другие народы. Ещё недавно будущие воины-казаки до 7-8 лет жили на женской половине куреня. Вот что пишет историк Татьяна Юрина о спартанцах: «Главная задача матери заключалась в том, чтобы воспитать в ребёнке выносливость, послушание и качества победителя. При этом детей приучали быть неразборчивыми в еде, неприхотливыми в быту, уметь постоять за себя. Нормальные спартанские дети спали на грубых подстилках из тростника, не боялись темноты и одиночества, в целом являлись образцовыми воинами уже с детства».

Практически всё сказанное здесь подходит для описания Николая Первого.

Как сообщали биографы, «геройский, рыцарски благородный, сильный и открытый характер няни Лайон» наложил отпечаток на характер будущего императора. «Няня-львица» – так звал Николай мисс Евгению Лайон, способную ради защиты мальчика пойти наперекор любому, включая Екатерину Великую и императора Павла. Добавим, что именно няня научила Николая складывать пальцы для крестного знамения и молиться. Ведь вера – основа рыцарства.

Прекрасно влияла на мальчика и Шарлотта Карловна Ливен – женщина, отличавшаяся, помимо сильного характера, большой сердечностью. Она привила царевичу ту любовь к семейному очагу, которая в династии Романовых сохранялась вплоть до 1918 года. Впоследствии император Николай Павлович возведёт баронессу в княжеское достоинство – выше было просто некуда.

От старых правил, согласно которым мальчика должны воспитывать женщины, было сделано несколько отступлений.

Отец обожал и всячески ласкал Николая. Подчас он неожиданно появлялся во владениях малышей, сопровождаемый своим верным спутником – беспородным шпицем по кличке Шпиц. Наступали часы веселья. Вплоть до смерти Екатерины Павла с супругой почти не подпускали к собственным детям, пока они были маленькими. Открывшаяся возможность нянчить Николая, а затем Михаила, забавляться с дочерьми, которые находились в нежном возрасте, стала для государя каким-то чудом.

«Мы очень любили отца, и обращение его с нами было крайне доброе и ласковое, – писал император Николай Павлович. – Отец часто приходил нас проведывать, и я очень хорошо помню, что он был чрезвычайно весел. Сёстры мои жили рядом с нами, и мы то и дело играли и катались по всем комнатам и лестницам "в санях", т. е. на опрокинутых креслах; даже моя матушка принимала участие в этих играх».

Но, по сути, Павел вёл себя с детьми скорее как мать, тем более что у императрицы отношение к малышам было почти равнодушным. Когда погиб отец, Николаю было всего пять лет. В ночь трагедии он увидел старшего брата Александра, уже взрослого человека, стоящим на коленях перед матерью. Лишь годы спустя понял, что брат просил прощения.

В день смерти Павла исчез и Шпиц – один из немногих, кто сохранил государю полную верность.

Ещё одним исключением в воспитании царевича стало то, что ему слишком рано назначали воспитателя-мужчину, да ещё такого, как генерал Ламсдорф.

Император Павел Петрович хоть и был человеком доброй души, но имел убеждение, что стране не хватает дисциплины, прививать которую можно иной раз и палкой. Нельзя сказать, что это мнение родилось на пустом месте – при царице Екатерине дворянство распустилось до крайности. Что с этим делать, государь толком не знал, а так как сына он любил не меньше России, то и поручил его Ламсдорфу. Та же участь ждала младшего из царевичей – Михаила.

«Только не делайте из моих сыновей таких повес, как немецкие принцы», – напутствовал государь генерала, который понял это распоряжение слишком буквально. Он лично бил мальчиков линейкой, ружейным шомполом, хватал за грудь или воротник и ударял об стену так, что они теряли сознание, привязывал к кровати и порол розгами. Это не было делом случая или настроения. Все действия с немецкой точностью фиксировались в специальных журналах. В результате Николай замкнулся в себе и ожесточился. О том, какого мнения Николай был о системе Ламсдорфа, свидетельствует тот факт, что своим детям государь выберет в качестве воспитателя поэта Жуковского. Генералы отдельно, – дети отдельно, полагал император.

Николай и Михаил становились подчас свидетелями диких сцен. Ламсдорфом овладела страсть в отношении мисс Лайон. Он не давал девушке прохода, не стесняясь присутствием царевичей, иногда донимал её прямо в детской. Так как Евгения была человеком не робкого десятка, никаких надежд покорить её у генерала не было. Всё, чего он добился, – дети стали бояться его ещё сильнее.

История имела любопытное продолжение. При первой возможности Николай пожаловал Ламсдорфу титул графа и поместье в Курляндии. В 1828 году генерал умер, и его сын явился с докладом государю о желании отца быть погребённым безо всяких военных почестей и при участии одних родных. «Надеюсь, что вы меня не исключите из числа родных», – сказал государь и почтил своим присутствием погребальный обряд в лютеранской церкви.

А вот на мать Николай был очень обижен. «Граф Ламсдорф умел вселить в нас одно чувство – страх, – вспоминал Нколай, – и такой страх и уверение в его всемогуществе, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий. Сей порядок лишил нас совершенно счастья сыновнего доверия к родительнице, к которой допущаемы мы были редко одни, и то никогда иначе, как будто на приговор».

Воспитатели жаловались, что «во все свои движения он вносит слишком много несдержанности», «в своих играх он почти постоянно кончает тем, что причиняет боль себе или другим», что ему присуща «страсть кривляться и гримасничать». Что «он постоянно хочет блистать своими острыми словцами, и сам первый во все горло хохочет от них, часто прерывая разговор других». Однажды он столь сильно ударил своего любимого друга, будущего министра двора Владимира Адлерберга, ружьём по лбу, так что у того на всю жизнь остался шрам.

При всем этом он был задумчивым мальчиком и не отличался общительностью. «Его нрав до того мало общителен, – сообщал один из воспитателей, – что он предпочёл остаться один и в полном бездействии, чем принять участие в играх...» Педагоги не понимали, что ребёнок боится себя, своего нрава. За проступком следовали раскаяние, полные искренности извинения. Однажды мальчик бросился к учителю, которому досадил, прижался к нему и заплакал, не умея произнести ни слова. Осталось воспоминание об одной его исповеди: «Он долго оставался со своим священником, от которого вышел в чрезвычайной степени растроганный и в слезах».

Накануне исповеди его обычно невозможно было вывести из себя, Николай становился тише обычного.

Первой игрушкой мальчика стало деревянное ружьё, затем появились деревянные шпаги. Первый мундир, малинового цвета, ему подарили года в три, а в шесть для царевича оседлали верховую лошадь. Одним из самых замечательных детских воспоминаний стала случайная встреча с Суворовым (будущему императору было тогда года четыре). Это произошло во дворце, никого рядом не было. Александр Васильевич опустился на колени, чтобы не возвышаться над ребёнком. Им было о чём поговорить. Оба в детстве обожали играть в солдатиков, мечтая стать военными. Когда Ламсдорфа не было поблизости, они трубили в трубы, били в барабаны, стреляли из пистолетов, так что воспитатель Ахвердов вынужден был затыкать уши ватой.

Однажды Николаю показалось, что его брата-императора Александра плохо охраняют. Тот и правда мало заботился об этой стороне жизни, заявляя, что оберегать его должна любовь подданных. Никоша, как звала мать третьего сына, не был столь беспечен. Он занял пост у дверей, ведущих в спальню царя, – это место казалось ему особенно уязвимым. Государь, увидев малыша, готового дать отпор злодеям, едва удержался от хохота. «Хорошо, дитя моё, – сказал он, – но что бы ты сделал, если бы явился обход? Ты не знаешь пароля?» «В самом деле, отдаётся ведь всегда пароль и лозунг, – отвечал царевич, недовольный собою. – Всё равно я бы не пропустил никого...».

Пойми император, что движет братом, он бы ужаснулся: Николай боялся, что Ангел (так звал он Александра) может разделить участь родителя. Спальня Никоши, пока он жил в Михайловском замке, была соединена лестницей с отцовской. Павел мог спастись, воспользовавшись этим переходом, но не захотел подвергнуть опасности детей. Николай помнил, как Шарлотта Ливен быстро одела их с Мишей и Аней в ночь гибели отца, чтобы отвезти в Зимний.

Чрезвычайный интерес сына к военному делу пугал вдовствующую императрицу Марию, и вовсе не потому, что она была женщиной. Просто лучше других знала своих мальчиков и первой осознала, что Николаю предстоит царствовать. То, что он готовится в солдаты, а не в императоры, могло создать немало затруднений в будущем.

Наиболее точно описал эту проблему воспитатель сыновей Николая Павловича Василий Жуковский в своём письме супруге императора. По его словам, сызмалу растить из будущего монарха военного – «всё равно, если бы восьмилетнюю девочку стали обучать всем хитростям кокетства. К тому же эти воинственные игрушки не испортят ли в нём того, что должно быть первым его назначением? Должен ли он быть только воином, действовать в сжатом горизонте генерала? Когда же у нас будут законодатели? Когда будут смотреть с уважением на истинные нужды народа, на законы, просвещение, нравственность? Государыня, простите мои восклицания, но страсть к военному ремеслу стеснит его душу. Он привыкнет видеть в народе только полк, а в отечестве – казармы».

Речь не идёт о том, что дурно растить из ребёнка воина. Воином должен быть каждый мужчина, способный по состоянию здоровья владеть оружием. Опасна лишь чрезмерность в этом вопросе. Сам Николай Павлович признавал впоследствии, что его воспитание не было безупречным. Он так и не смог до конца избавиться от убеждения, что страна – это военный лагерь. Но, заметим, сразу по восшествии на престол ликвидировал злосчастное изобретение брата – военные поселения, где крестьян заставляли жить по воинскому уставу, доводя их до сумасшествия и самоубийства.

Другим увлечением царевича, помимо игры в солдатиков, было рисование. Писал Николай обычно сельские пейзажи, букеты цветов, лошадей, собак. Мать, императрица Мария, украшала его картинками стены своих покоев. Два рисунка сохранились у няни. На одном видна церковь, на другом – домик, который царевич обещал выстроить для мисс Лайон. Этого обещания он не забыл, но внёс в него некоторые коррективы. Шотландке была предоставлена квартира в Аничковом дворце. Вплоть до её смерти в 1842 году государь ходил к няне в гости вместе со всем своим семейством.

С семи лет царевича начали обучать изобразительному искусству два часа в неделю. Сначала мальчик копировал рисунки, сделанные учителем – историческим художником Акимовым, затем полотна других художников, учился чувствовать гармонию, работать с цветом, знакомился с началами архитектуры и анатомии.

Любовь к живописи государь сохранял на протяжении всей жизни. Но в целом образование великого князя было несколько хаотично. В результате, имея выдающиеся знания в одних областях, он ничего не смыслил в других, что иной раз приводило к конфузам. Рассказывают, что, санкционируя научную командировку в Соединённые Штаты одного из профессоров Петербургской академии наук, Николай потребовал от учёного расписку, что тот за океаном не возьмёт в рот человечины. Возможно, впрочем, это была шутка, но сам государь вспоминал о своём обучении так: «На уроках мы дремали или рисовали какой-нибудь вздор – иногда собственные или карикатурные портреты и головы. К экзаменам выучивали кое-что в долбёжку, без плода и пользы для будущего».

Неудивительно, что в какой-то момент страсть к военному делу и любовь к рисованию пересеклись. Царевич увлёкся фортификацией и инженерным делом. Возможно, это началось очень рано. Михаил, когда они играли в солдатики, обожал возиться с пушками, а Николай строил крепости. И так случилось, что в будущем Михаил стал курировать артиллерию Русской армии, а Николай – Инженерный корпус. В 1819 году император Александр как бы поделил между братьями Инженерное училище на Артиллерийское, получившее название Михайловское, и Главное Инженерное, впоследствии – Николаевское.

Изучать фортификацию Николай начал во время уроков математики (таким образом преподаватель Крафт пробуждал в великом князе интерес к точным наукам). А чтобы его любовь к симметрии и порядку стала ещё более прочной, после разгрома Наполеона для обучения царевича были приглашен известный инженерный генерал Карл Опперман. Впоследствии ни один значительный проект в стране не утверждался без императорской подписи. Николаем был установлен регламент высоты зданий в столице, запрещавший строить гражданские сооружения выше, чем карниз Зимнего дворца. Тем самым была создана знаменитая панорама Петербурга, существовавшая до последнего времени, благодаря которой он считался одним из красивейших городов мира.

Особенно царевич любил лейб-гвардии Сапёрный батальон, шефом которого являлся. Не только всех офицеров, но и восемьсот солдат батальона он знал по именам и когда получил под своё командование бригаду, настоял на том, что в неё включили и сапёров. Они отплатили ему сторицей во время мятежа декабристов, предотвратив захват Зимнего дворца. «Мои сапёры», «Я – старый гвардейский сапёр», – любил поминать государь на протяжении всей жизни.

Когда Наполеон напал на Россию, Николаю, как и многим русским мальчишкам, страстно хотелось попасть на фронт. Но рисковать Никошей мать не собиралась, а император саботировал любую попытку младшего брата приблизиться к театру военных действий.

В 1813 году Николай нашёл предлог вырваться в Европу вслед за наступающей Русской армией. Он узнал, что Александр подумывает женить его на дочери прусского короля Шарлотте – девушка царю явно понравилась. Отчего не познакомиться? За Николаем увязался Михаил, с которым они с младенчества были неразлучны, как и с сестрой Анной – составляли забавный триумвират. Но на этот раз Анну с собой, конечно, не взяли.

Мельком взглянув на немецкую принцессу (братья не пробыли в Берлине и суток), царевичи ринулись дальше. Близ Базеля услышали наконец грохот войны – австрийцы с баварцами осаждали там крепость Гюнинген. Нашу армию догнали уже во Франции, но Александр рассердился и вернул младших в Базель. Париж взяли без них.

История с Шарлоттой имела продолжение. По-настоящему они с Николаем познакомились и полюбили друг друга благодаря переписке. Во время страшного пожара 1837 года в Зимнем дворце солдаты бросились спасать его вещи. «Оставьте, пусть всё сгорит, – сказал император, – достаньте мне только из моего кабинета портфель с письмами, которые жена писала мне, бывши моей невестою». Он хранил их всю жизнь.

Бракосочетание состоялось 13 июля 1817 года. Принцесса Шарлотта приняла православие и была наречена Александрой Фёдоровной. «Если кто-нибудь спросит тебя, в каком уголке мира скрывается счастье, сделай одолжение – пошли этого человека в Аничковский рай», – говорил великий князь.

Трудно сказать, когда он впервые понял, что ему предстоит царствовать. Есть сведения, что уже в 1807 году его мать не особо скрывала, что сына ожидает корона. Примерно в ту пору он начал резко меняться: мальчик становился всё серьёзней и ответственней и преподаватели всё реже жаловались. Собственных детей у императора Александра не было. Константин – второй из сыновей императора Павла – был отличным солдатом; пешком, вместе с Суворовым, преодолел Альпы, – но возможность его воцарения в семье даже не обсуждалась. Сам же Константин своё кредо изложил следующим образом: «Быть грубым, невежливым, дерзким – вот к чему я стремлюсь. Знание моё и прилежание достойны армейского барабанщика. Словом, из меня ничего не выйдет во всю мою жизнь».

В Петербурге он прославился как участник разнузданных оргий. Жена сбежала от него, что не удивительно: в первую брачную ночь Константин вдруг выскочил из спальни и велел выпороть попавшего под горячую руку солдата. Вторично цесаревич женился на полячке – графине Жанне Груздинской, не весть какой знатной. Неравнородный брак стал формальным поводом лишить его права наследования престола. Все, включая самого Константина, вздохнули с облегчением, но не стали предавать его отречение огласке. Это имело потом самые печальные последствия, но не станем забегать вперёд.

Николай понимал, что ему предстоит стать императором, вопрос – когда? Брат был старше его на девятнадцать лет, но далеко не стар. Однако на рубеже 1820-х годов открылось, что смена монарха в России – дело недалёкого будущего.

Александр сообщил брату и его супруге, что желает добровольно отказаться от власти. Николай позже писал, что услышав это, они с Александрой были подобны спокойно гулявшему человеку, под ногами которого вдруг разверзлась пропасть.

Сам оказавшись императором, будучи совершенно неподготовленным, Александр не сделал из этого никаких выводов. К престолу брата не готовил; хуже того, не стал сообщать стране о своём решении. Сам Николай, по свидетельству камер-юнкера Муханова, узнав о том, что его ждёт, «устрашился своего неведения и старался по возможности образовать себя чтением и беседами с людьми учёными», но обстоятельства мало ему способствовали. Ситуация в стране была нехороша. Во время армейской службы Николай обнаружил, что «подчинённость исчезла и сохранилась только во фронте, уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка... По мере того, как я начал знакомиться со своими подчинёнными и видеть происходившее в прочих полках, я возымел мысль, что под сим, то есть военным распутством, крылось что-то важное».

Речь идёт о той среде, которая породила декабристов. Их было много, и они не были заинтересованы в укреплении армии. Когда Александру сообщили о заговоре, он ответил: «Вы знаете, что я сам разделял и поддерживал эти иллюзии; не мне их карать!» Это был паралич власти: император раскаивался в том, что причастен к гибели Павла Первого, и даже не пытался остановить надвигающуюся революцию.

Так же, как и Александр, Николай Павлович не имел желания царствовать. Вообще, когда читаешь о бесконечной борьбе за власть не только в Европе, или на Востоке, но и в России, скажем восемнадцатого века, поражаешься такому обстоятельству. Начиная со всех без исключения сыновей Павла Первого, не было желающих занять трон в России – этой великой, богатейшей империи. Сама династия пресеклась в 1917-м вследствие нежелания великого князя Михаила сменить брата.

Сам Николай объяснял впоследствии: «Не сам я взял то место, на котором сижу, – его дал мне Бог. Оно не лучше галер, но я защищал бы его до последней степени». На первый взгляд, здесь противоречие: «хуже галер» и «защищал бы его до последней степени», но на самом деле – ключ к тайне. Та высшая степень ответственности, с какой погибший на своём посту Павел служил России, вошла в кровь и плоть его наследников. Это было стояние, сопряжённое со смертельным риском. Из шести императоров погибли трое – половина. Вплоть до Первой мировой войны наш офицерский корпус никогда не нёс таких потерь. И если бы не чувство вины за смерть отца, Александр не пытался бы оставить трон. Он полагал, что недостоин его, – столь высока была планка. Без понимания этого мы ничего не поймём в судьбе этой прекрасной и трагической династии.

Итак, Николаю предстояло взойти на престол без должной подготовки, что удесятеряло его трудности. Ни опыт командования бригадой, ни умение начертить проект крепости не являлись для этого значительным подспорьем.

Что хуже всего, не на кого было опереться. Купечество, давшее некогда Козьму Минина, оказалось, по сути, бесправно, безгласно и существовало с царём в разных измерениях. С аристократией, выдвинувшей в своё время князя Пожарского, дела обстояли ещё хуже. Она наловчилась свергать или убивать императоров (Иоанн Антонович, Пётр Третий, Павел Первый), вела какой-то полуподпольный образ жизни – некоторые состояли в нескольких тайных обществах одновременно, и далеко отошла от православия.

Миллионы русских людей – одарённых, верных долгу и внутренне свободных, – но все они были будто сами по себе, не умея ни во что объединиться. Николай принадлежал к их числу и был так же одинок. Со времён Раскола Церковь больше не сплачивала русский народ во всепобеждающую силу, а при Петре Великом её и вовсе попытались превратить в департамент государства. Где-то под спудом продолжали молиться за Русь её святые. Молились они и за царей своих, которым было труднее всего.

Историки не могут сойтись во мнении, какого роста был император Николай Павлович. Одни говорят, росту в нём было 205 сантиметров, другие – 208, но в любом случае он был на две-три головы выше современников. Этот великан горячо любил свою родину (это признают даже его враги), но решительно не знал, как её облагодетельствовать. Делай что должно – и будь что будет. Это всё, что знал Николай об управлении – собой ли, Россией – перед тем как вступить на престол. Очень мало – и довольно много. Но был ли выбор? В этом нам еще предстоит разобраться.