Из архивов «Континента». Черная быль, горькая боль. Черная быль Чернобыль черная быль

Из журналистского блокнота: невыдуманные истории. Леонид ДАЕН, г. Луисвилл, Кентукки

26 апреля 2001 года исполняется пятнадцать лет со дня чернобыльской трагедии. Несколько месяцев тому назад, в преддверии этой горькой даты, ЧАЭС, наконец-то, вывели из эксплуатации. Но значит ли это, что беда миновала, что все проблемы позади? Отнюдь! Последствия аварии тяжким эхом будут отзываться в народной судьбе еще не одно десятилетие. Ведь миллионы людей в нескольких областях Украины, Белоруссии и России обречены жить на территориях, по которым пронесся и оставил смертельный след страшнейший радиационный вихрь.

Начиная с первых дней после аварии мне, киевскому писателю и журналисту, не раз приходилось по газетным командировкам бывать в Чернобыле. Я встречался со многими людьми – энергетиками ЧАЭС и пожарными, строителями саркофага и учеными. В 1988 году увидела свет моя документальная повесть “Чернобыль – трава горькая”. И потом, вплоть до эмиграции в США в 1994 году, я неоднократно приезжал в 30-километровую чернобыльскую зону. Предлагаю читателям несколько печальных невыдуманных историй из моего журналистского блокнота.

Какой “улов”

Через 800 лет?

В малейших подробностях вспоминаю белокаменный мертвый город Припять: красивые многоэтажные дома, яркие разноцветные витражи и неимоверная, какая-то потусторонняя, нереальная тишина. Ни единой живой души в городе, где проживало 50 тысяч человек. На торце одного из зданий огромные красные литеры: “Партия Ленина – сила народная – нас к торжеству коммунизма ведет…” Вот так…

В горьком 1986 году мне довелось лететь на вертолете на высоте 25 метров над разрушенным, изуродованным четвертым реактором. Ужасное зрелище! С борта вертолета отчетливо просматривалась вытянутая “лисьим хвостом” полоса так называемого рыжего леса – след от первого пронесшегося здесь радиационного шквала. После этого полета я на месяц угодил в больницу.

И вот – пятнадцатая годовщина одной из страшнейших за всю историю человеческой цивилизации катастроф. Весь мир знает сегодня слово “Чернобыль”. Оно стало символом народного горя, страданий и одновременно низкой технической культуры, профессинальной некомпетентности.

Чернобыль… Так называется горькая полынь-трава. Сколько сложено о ней песен и народных дум! Черная былиночка, черная быль… Невольно вспоминаются и переосмысливаются строки Сергея Есенина:

Спит ковыль. Равнина дорогая,

И свинцовой свежести полынь…

А здесь, в зоне, – свинцовой или радиационной? Свежести или тяжести? И на сколько десятилетий заснула равнина? Восемь лет тому назад Чернобылю исполнилось 800 лет. Я был тогда там и помню попытки местного руководства зоны с помощью средств пропагандистского дизайна не оставить незамеченной эту дату. С одной стороны – юбилей. С другой…

Впервые Чернобыль упоминается в Ипатьевской летописи, датированной 1193 годом. Летописец сообщает: князь Вышгородский и Туровский Ростислав, сын киевского князя Рюрика, “ехал с ловом из Чернобыля”.

А какой нынешний чернобыльский “улов” – цезий, стронций, плутоний?

“Приезжайте на помидорчики…”

Впервые после аварии я приехал в Чернобыль речным путем – по Днепру и Припяти. Это было в первой половине мая 1986 года. Из Киева в Чернобыльский порт один за другим плыли грузовые теплоходы. Они везли сухой бетон. Назначение его было хорошо известно – бетонировать пространство под разрушенным четвертым блоком. Существовала вероятность, что реактор провалится, и эту угрозу надо было исключить.

На одном из катерков, которые бороздили акваторию порта, я познакомился с речным механиком. Это был среднего роста пожилой человек с загоревшим до бронзы лицом.

– Мне ничего. Да вот сын работает на станции…

– Сами-то вы из Чернобыля? Город ведь уже эвакуировали.

– Нет, я из села Залесье. Это в полутора километрах от Чернобыля. Там теперь зона. Вход запрещен – не пройти. Всех отселили. А мы тут в городе нашли себе угол. Остались…

А дальше он поведал горестную и наивную историю, в которую трудно было поверить, как во все самые правдивые истории. Оказывается, в этот день на рассвете Яков Павленко со своей женой пробрался в родное село. С малолетства знают они здесь все стежки-дорожки. Окольными путями ухитрились обойти посты. Более того, пронесли с собой рассаду пятисот помидорных кустов.

– Но зачем? – удивился я.

– Но это ведь радиационная зона!

– А кто ее видел, эту радиацию? Когда эвакуировали Припять и Чернобыль, начальство сказало: ничего с собой не берите, кроме самых необходимых вещей. Через два-три месяца вернетесь.

Его усталое бронзовое лицо озарилось радостной улыбкой:

– А у нас к тому времени помидорчики созреют. Приезжайте в августе. Угостим.

Где он сегодня, речной механик Яков Павленко? Как сложилась его судьба?

СериЯ Ж-62. ПЯть гвоздик на зеленом фоне

Почтовое отделение на Оболони – одном из крупнейших киевских жилищных массивов.

Когда Лариса спешила на почту, она обратила внимание, что вокруг стало меньше людей. Еще недавно оживленные проспекты теперь, в мае 1986 года, посуровели. Многие киевляне с детьми успели выехать подальше от родного города, попавшего в беду. А на почте многолюдно. От духоты и затхлости Ларисе стало дурно.

– Идите без очереди, – сказал ей кто-то.

– Давайте, что у вас? – протянула руку телеграфистка. – Вам телеграмму на каком бланке?

– Серия Ж-62. Пять гвоздик на зеленом фоне.

– У вас что, праздник? – послышался рядом нервный баритон.

– У всех тревоги, волнения. А ей пять гвоздик на зеленом фоне подавай…

Телеграфистка в привычном ритме считала слова. Вдруг ее рука застыла в воздухе. Она бросила быстрый взгляд на Ларису и вторично, на этот раз внимательно прочитала текст: “Москва, улица маршала Новикова, 23, шестая клиническая больница, корпус 1, палата 842, Телятникову Леониду Петровичу. Мой любимый, поздравляю с нашим праздником. Моя любовь и вера с тобой. Поцелую завтра. Твоя жена”.

– Вы жена Телятникова? – перегнулась через стойку и припала к щеке Ларисы телеграфистка. – Передайте ему пожелания здоровья.

Это была годовщина их свадьбы. Тринадцать лет тому назад в Кустанае родилась семья. Теперь у них уже два сыночка. Начальник военизированной пожарной охраны Чернобыльской АЭС получил телеграмму в тот же день. И тогда же потерял он своих друзей-пожарных Владимира Правика и Виктора Кибенка. Они умерли в той же больнице от лучевой болезни. Где-то между часом и двумя ночи. Примерно в это же время суток пятнадцать дней назад оба лейтенанта вступили в поединок с огнем на атомном блоке среди потоков беспощадной радиации. Они победили огонь. Но какою ценой?

Девятого мая Кибенок еще поднялся сам. Зашел в палату Правика:

– С Днем Победы, Виктор, друг!

Счет их жизни уже шел на часы. Этого не знали ни они сами, ни их друзья-пожарные. К Правику в палату заглянул товарищ по части Хмель.

– Слушай, Петро, – Правик тяжело дышал. – Я ведь тебе сутки задолжал. Помнишь, ты за меня дежурил? Не знаю, когда смогу отдать. Ты, Петя, не волнуйся. Добре?

Дольше всех держался Николай Титенок, крепкий, жилистый, богатырского роста. Впоследствии его жена Татьяна рассказывала мне:

– В моей памяти Коля сохранился таким, каким он был во время наших свиданий. Бежит навстречу через луг с георгинами. Белая рубаха на спине надута, как парус. Мастер на все руки. И при этом был сентиментальным, посвящал мне стихи.

Однажды, когда Таня приехала в больницу, Николай сказал:

– Танюша, привези мне из Припяти облепиховое масло.

Он не знал, что город эвакуировали. На тумбочке возле кровати лежал календарик. Николай неторопливо поводил по нему пальцем, словно что-то подсчитывал. Наконец, твердо сказал:

Лучевая болезнь… развитого социализма

А другая Татьяна, жена Виктора Кибенка, рассказывала мне, как она навестила мужа в палате номер 806 за несколько дней до его кончины. В какой-то момент встречи Виктор потянул одеяло, и обнажилась его нога. Жена успела заметить, что нога покрылась темными пятнами, почти почернела. Когда я готовил к печати в 1988 году свою документальную повесть “Чернобыль – трава горькая”, то решил использовать в книге и этот эпизод.

И вот этот горестный абзац – среди прочих! – вызвал самые решительные возражения цензора. Почему? Оказалось, что я рассекречиваю… течение лучевой болезни. А это, представьте себе, страшная государственная тайна. “Но ведь так протекает болезнь не только в условиях развитого социализма”, – пытался я что-то доказывать. – Где логика?”

Все, что касалось аварии на ЧАЭС, было долгое время окружено завесой строжайшей секретности. Весь мир 26 апреля 1986 года знал о катастрофе. Точные приборы многих европейских стран сразу же зафиксировали резкое повышение радиационного фона. Одна жительница нашего Луисвилла, бывшая киевлянка, рассказывала мне, что в тот же день 26 апреля ей позвонила из Америки сестра и спросила, какая в Киеве обстановка после аварии. А мы, жившие под боком у ЧАЭС, и слыхом не слыхивали тогда о ней.

Более того, 1 мая 1986 года в Киеве на Крещатике устроили пышную демонстрацию. Сам имел несчастье вместе с женой принимать в ней участие. Родители шагали в многотысячных первомайских колоннах вместе с детьми мимо правительственной трибуны, на которой стояли руководители республики во главе с членом политбюро ЦК КПСС Владимиром Щербицким. Не знаю, где в это время были внуки “могучей руководящей кучки”, расположившейся на трибуне, – пожалуй, далеко от Киева. Но убежден, что детишки, сидевшие с разноцветными шариками в руках на плечах отцов, были заложниками, а, точнее, жертвами этой неслыханной, беспрецедентной дезинформации и лицемерной лжи. И весь этот помпезный праздник в солнечном Киеве за сто с небольшим километров от развороченного реактора должен быть назван однозначно – преступлением против человечества.

Как назло, календарь в том году подарил соотечественникам в начале мая четыре выходных дня: два праздничных и два выходных. И с первого по четвертое мая многие киевляне подались на природу, садовые участки и в полной мере наглотались радиации. Это было особенно опасно потому, что ветер, дувший сразу после аварии на север, в сторону Белоруссии, начиная с 30 апреля, круто изменил направление и гнал смертоносные потоки на юг, к Киеву.

Нам, украинским журналистам, было неимоверно трудно донести до читателей горькую информацию о катастрофе. Вначале нас попытались оградить от реальных фактов. А когда мы все-таки стали прорываться в Чернобыль, жесткая, неумолимая цензура безжалостно вычеркивала все, что хоть в какой-то мере могло запятнать честь первой в мире страны социализма. Цензоры требовали от нас виз Госгидромета, Минздрава, других инстанций. Но любая попытка получить у них визу была обречена на провал. Хорошо помню, как в первой половине мая 1986 года многие специалисты в Чернобыле недоумевали:

– В чем дело? Почему молчит Горбачев? Ведь в стране, так сказать, гласность.

И только спустя почти три недели после аварии генеральный секретарь ЦК КПСС обратился к своему народу. Но и в той его эзоповской речи были смещены многие акценты, было немало фигур умолчания. Свыше двух десятилетий тому назад я познакомился в Институте атомной энергии имени Курчатова с благородным и честным ученым, подлинным интеллигентом академиком В. Легасовым, который впоследствии ушел из жизни при трагических обстоятельствах. После аварии довелось читать заметки Валерия Алексеевича. В них сказано: “Меня волнует, что широко известна лишь внешняя сторона этой самой большой трагедии: ошибки и трусость одних людей, беды и психологический шок других, героизм и изобретательность третьих… Людей же, которые знают истинные истоки и возможные причины Чернобыля, очень мало. Да и большинство из них ограничено в возможностях высказаться. Я знаю, кто бил в колокола, а кто обрезал этим колоколам языки…”

Когда министр нажал кнопку…

Это респекабельное служебное здание находится в самом центре Москвы рядом с Красной площадью, в Китайском проезде. Возле массивных дверей столь же массивные и внушительные вывески ведомств. Одна информировала, что здесь Министерство энергетики и электрификации СССР. Надпись на соседней – это сразу же бросалось в глаза – немного более свежая, сделанная позже: “Министерство атомной энергетики СССР”. Различие в яркости красок не было случайным. Второе министерство отпочковалось от первого. И произошло это после чернобыльской катастрофы. Или благодаря ей?

Я приехал в Москву, чтобы взять интервью у министра атомной энергетики Н.Ф. Луконина. Это было в 1989 году. Николай Федорович оказался на месте. Правда, секретарь сказала, что сейчас должно начаться совещание. Но министру доложила. И тут же широко распахнула двери:

– Заходите, пожалуйста.

Это было для меня полной неожиданностью. Как и то, что наша беседа затянулась на несколько часов, а какое-то совещание перенесли. Только спустя некоторое время, я понял причину столь необычного сюрприза, не имеющего ничего общего с жесткими бюрократическими стереотипами. Как выяснилось, это было последнее или, по крайней мере, одно из последних интервью министра. Очень скоро после нашей встречи (конечно же, тешу себя мыслью – не из-за нее), министерство было ликвидировано и слилось с ведомством среднего машиностроения. И в газете “Радянська Украiна” (ныне – “Демократична Украiна”), где я работал экономическим обозревателем, наша беседа была уже напечатана как интервью с экс-министром экс-министерства. Правда, перед закрытием ведомства министерские чиновники успели мне сильно потрепать нервы. Потребовали подготовленный к печати материал на визу (напоминаю: шел уже 1989 год – гласность в разгаре!), в Киев он возвратился вдвое большим по размеру. И хотя беседу я записал на диктофон, в нее включили дополнительные соображения и аргументы, не высказывавшиеся в ходе интервью. Это вызвало необходимость в журналистских комментариях. Вся эта ведомственная возня вокруг интервью лишний раз засвидетельствовала: даже спустя три года после аварии, даже перед своей бесславной кончиной, на последнем издыхании, Минатомэнерго стремилось любой ценой навязать общественности – как истину в последней инстанции – свою, ведомственную точку зрения на чернобыльскую аварию, доказать, что вот сейчас, благодаря заботам и усилиям штаба отрасли, уровень безопасности работы ЧАЭС многократно возрос.

Вынужденный признать, что на ЧАЭС была допущена не одна, а, по крайней мере, с десяток последовательных грубейших ошибок и что именно потеря управления станцией привела к аварии, министр тут же поправился, сменил критический тон на бодро-оптимистический и сказал буквально вот что:

– Однозначно заявляю: если бы сегодня произошло невероятное полностью повторились бы ошибки, допущенные персоналом ЧАЭС, аварии с тяжелыми последствиями все равно не случилось бы. Теперь такие ошибки стали невозможными благодаря новым техническим мерам. Приходится только удивляться такой чиновничьей амбициозности и самоуверенности. Сколько грубейших технологических нарушений и серьезных ЧП произошло на ЧАЭС после бравого заявления министра! Вот уж воистину неискоренимы синдром самодовольства и парадной рапортомании!

Естественно, руководитель ведомства не преминул бросить камень в чужой, забугорный огород. Он напомнил корреспонденту о больших авариях на Западе. В частности, в США на АЭС “Три Майл Айленд” в 1979 году. Я возразил, что на этой станции огромная часть радиоактивных веществ осталась под защитной оболочкой, а в Чернобыле, наоборот, вредные выбросы загрязнили территорию многих областей Украины, Белоруссии и России – 100 тысяч квадратных километров! Министр посмотрел на меня пристально-бдительным взглядом не столько хозяйственника, сколько секретаря по идеологии, и перевел разговор на другую тему.

Но самое занимательное и одновременно печальное произошло в конце беседы. Я спросил, в каком режиме работает в данный момент ЧАЭС? Луконин нажал кнопку. Справа от него на дисплее вспыхнули зеленые строчки. Я обратил внимание, что при установленной мощности трех действовавших тогда блоков в три миллиона киловатт станция фактически работала с превышением этой мощности, то есть нарушала технические нормативы.

Министр явно смутился. Я не стал спрашивать, для чего перевыполнение. И так было ясно – снова для ударного трудового рапорта. Хозяин кабинета чертыхнулся, посмотрел на часы и сообщил, что время интервью истекло.

Белая хата в мертвом селе

Горький, рвущий душу сюжет. Пожилая женщина из небольшого лесного села вблизи Чернобыля после эвакуации получила в Белой Церкви благоустроенную квартиру с городским комфортом, телефоном. Но сердцем тянулась к родной обители.

Однажды попросилась в зону. Загрязненные радиацией вещи вывозить не разрешалось. Можно было брать только фотографии. За ними и приехала женщина. Муж погиб на фронте, и она хотела сберечь на память его снимки. Ей выписали пропуск. И вот она пришла в село, заросшее полынью. Вокруг тихо-тихо. Лишь ветерок изредка шелестит листвой. Тяжкий комок подкатил к горлу. Когда она приблизилась к пустынной хате, на глаза навернулись слезы.

Что сделала она в эти минуты душевного смятения? Развела известь и побелила хату. Да так побелила, как не делала этого никогда прежде. Вложила в работу всю свою душу, все отчаяние, всю печаль-тоску. Домишко засиял лебединой чистотой, засветился, как солнышко. Женщина постояла перед ним, низко склонила голову:

– Прощай, батькова хата. Не суждено мне вернуться к тебе. Но до последнего моего вздоха ты будешь жить во мне такой белоснежной красавицей. И разве имеет значение, что никто не увидит твоей красы?

Это не легенда. Печальный факт из летописи 30-километровой зоны. Я был в этом селе и видел белую хату среди полного запустения.

Официальный статус этой чернобыльской зоны – зона отчуждения. Но в некоторых здешних селах приходилось мне встречать так называемых самоселов. Тогда в 76 населенных пунктах проживало 819 человек.

Пожалуй, типичным можно было назвать село Опачичи. В нем тогда, в 1994 году, было несколько десятков пожилых людей 60-70 лет. Как и остальные, они были эвакуированы в 1986 году. На новом месте им построили кирпичные дома. А они возвратились. Почему? Этот вопрос я задавал многим. Одни жаловались, что новостройки сырые: “Вытаскиваю утром из-под лавки сапоги, а они аж зеленые от плесени. А моя деревянная хатка сухонькая-сухонькая. Как скрипочка”.

Но большинство не скрывало острой ностальгии по родным проселкам, дорогим могилам предков под невысоким полесским небом. “Незаконные люди” на родной земле. Помню встречу с одними такими “нарушителями”-нелегалами. Семья Авраменко держала корову, свиней, по двору бегали куры. На столе колбаска, соленые огурчики, сметана, молоко.

– Ешьте, ешьте, – приговаривали хозяева. – Все свое – вкусное, свежее. Не то что у вас, в Киеве.

– А радиация?

– О чем вы говорите? Это ж, считайте, нарочно завышали фон. Я сам видел, – клялся Михаил, – как дозиметристу ставили могарыч, чтобы он поднял показатель. А сколько командировочных прикрепляли дозиметры не к нагрудным карманам, а к штанинам возле обуви, чтобы от травы быстрее набрать рентгены. Выше фон – выше льготы. Коту ясно.

И смех, и грех. Защитная реакция организма: убедить кого-то или самого себя? В селе никаких праздников. Только поминки.

Но увидели бы вы огромные, прекрасные рушники, вышитые Анной Авраменко, женой Михаила! Глаз не оторвать. Какие розы полыхают! Видно, на израненной земле исстрадавшаяся душа с особой остротой чувствует красоту обреченной природы. И тянется к ней.

ЧЕРНАЯ БЫЛЬ – ЧЕРНОБЫЛЬ

Чернобыльская трагедия

20 лет назад сотни тысяч людей из всех республик Советского Союза принялись за ликвидации последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции (ЧАЭС) – печально памятного человечеству беспрецедентного бедствия, происшедшего 26 апреля 1986 года. Кажется, мир еще не осознал, что могло бы случиться в тот день, если бы не нашлись среди нас такие люди – мужественные и отважные герои Чернобыля! Они сумели-таки ценой собственного здоровья и жизни усмирить этот сложнейший пожар на крыше 4-го энергоблока ЧАЭС, разрушенного в результате техногенной катастрофы.

Пожарная сигнализация ЧАЭС сработала 26 апреля в 01 час 26 минут 03 секунды. Через семь минут на загоревшемся четвертом энергоблоке боевые посты заняли огнеборцы дежурного караула Владимира Правика (ВПЧ-2), а через 9 минут по вызову №3 (сигнал наивысшей опасности) на станцию примчался караул Виктора Кибенка из самостоятельной военизированной пожарной части №6 города Припяти. Тут же приехал и начальник чернобыльской ВПЧ-2 Леонид Телятников, который на то время был в отпуске; оставалось догулять денек, но, узнав о пожаре, срочно вызвал оперативную автомашину и поехал на станцию.

– Я прибыл на место пожара в 01 час 46 минут, – рассказывал он позднее. – Огонь полыхал вовсю, горела разрушенная крыша четвертого энергоблока. Пламя могло перекинуться на соседний с ним третий блок, но такой катастрофы допустить было нельзя. Поднялся на 70-метровую отметку, осмотрелся, потом – вниз. Мы еще не знали, что взрывом уже разрушена активная зона реактора – пламя и дым не давали полностью оценить обстановку. Надо было как можно скорее подавить очаги пожара, перекрыть все ходы и остановить огонь. Пробегая по машинному залу, где не было огня, через разрушенную стену я увидел в центральном зале какое-то необычное свечение. Что это?! Неужели реактор? Понял, что это свечение исходит от реактора…

Сегодня почти известны все подробности той страшной апрельской ночи 86-го года, и мы знаем, как жарко было там на крыше четвертого энергоблока: кипящий битум прожигал сапоги, летел брызгами на одежду, въедался в кожу. Знаем, как подобно легендарным фронтовикам-панфиловцам, 28 храбрецов – бойцы первой шеренги, не дрогнули, находясь в самом центре зоны радиации. Они выдержали это нечеловеческое испытание, и крыша четвертого энергоблока стала для них пиком жизни.

Знаем, что чернобыльские пожарные совершили самое великое, что могут сделать настоящие люди для людей – защитили Жизнь, и к 5 часам утра полностью ликвидировали пожар на станции. Но мало кто знает, что за жизнь этих бесстрашных чернобыльцев долго боролись медики, хотя шестерым из них так и не удалось выжить – слишком много времени находились в борьбе с огнем на решающем направлении. Теперь они – Николай Ващук, Василий Игнатенко, Виктор Кибенок, Владимир Пр авик, Николай Титенок, Владимир Тишура – покоятся на Митинском кладбище Москвы.

Трагические события в Чернобыле со всего света вызвали потоки писем, в которых выражалось искреннее восхищение мужеством советских пожарных, сочувствие и поддержка народам Советского Союза. Почта каждую неделю приносила свидетельства профессиональной солидарности пожарных Австрии, Болгарии, Великобритании, Венгрии, Италии, Люксембурга, США, Франции и многих других стран. Вот что писал в своем послании начальник ЦУПО МВД НРБ генерал-лейтенант Илия Дончев: «Дорогие товарищи! Мы, сотрудники Центрального управления пожарной охраны Министерства внутренних дел Народной Республики Болгарии и все болгарские пожарные, с болью и тревогой узнали об аварии на Чернобыльской атомной электростанции… Мы восхищены героизмом и мужеством Ваших сотрудников, которые первыми вступили в схватку со смертельной стихией… Советская пожарная охрана может гордиться тем, что воспитала и продолжает воспитывать таких достойных сыновей своего народа… Любой из нас должен быть готовым совершить такой подвиг. Слава вам, дорогие братья по оружию!»

Как это ни поразительно, ныне подавляющее большинство наших сограждан фактически ничего не знает о том, что спустя всего-то неполный месяц после апрельской аварии Чернобыльская АЭС запылала во второй раз. В ночь с 22 на 23 мая 1986 года, в правительственную Комиссию поступило тревожнейшее сообщение: «на станции обнаружено горение кабелей 4-го блока…». Последствия майского пожара на ЧАЭС могли быть ужасающе страшными, но и снова пожарные не отступили перед набиравшим силу пламенем под руководством подполковника внутренней службы Владимира Максимчука. Как член оперативного штаба ГУПО МВД СССР, он подготовил группу из числа опытных коллег для командировки в Чернобыль и 13 мая прибыл в Чернобыль для непосредственного управления сводным отрядом пожарной службы. Ежедневно и по нескольку часов он находился в зоне станции с повышенным уровнем радиации. И однажды, изучая ЧАЭС, получил серьезную травму голени левой ноги, ударившись о глыбу графита, оставшуюся на площадке 4-го блока после апрельского взрыва. Нога опухла настолько, что Владимир Михайлович уже не мог надеть сапоги, тогда ему пришлось в спортивных кедах тушить происшедший вскоре невероятно сложный «тоннельный пожар». Как и бойцам первого эшелона в апреле, так и в мае 1986 года пожарным во главе с подполковником Максимчуком удалось-таки обуздать пламя и полностью ликвидировать очаг горения в зоне повышенного риска на станции. Правда, в отличие от апрельской огненной одиссеи бойцов первого эшелона, этот не менее впечатляющий подвиг пожарных не был широко обнародован и поэтому страна никак не отреагировала на появление новых героев Чернобыля.

Лично хорошо знавший Владимира Максимчука и прослуживший с ним не один год ветеран столичной пожарной охраны Владимир Никитенко задался благородной целью – как можно более полно восстановить по документам и воспоминаниям очевидцев картину успешно проведенной огнеборцами в Чернобыле майской атаки на очаг горения. Собранные им материалы однозначно свидетельствовали: только благодаря высокопрофессиональным действиям сотрудников службы «01» пожар был вовремя локализован и ликвидирован, что в конечном итоге позволило избежать повторной чернобыльской трагедии. Но руководство страны приняло решение не предавать огласке это событие, поэтому и подвиг пожарных достаточно долгое время оставался неизвестным. И только после смерти Владимира Михайловича Максимчука правду о втором чернобыльском пожаре постепенно начали узнавать все больше и больше людей. В вышедшей не так давно в свет книге генерал-лейтенанта внутренней службы Николая Демидова «МВД – щит Чернобыля» подчеркнуто: «Думается, Правительство России еще не сказало свое слово в увековечении памяти героя-чернобыльца Максимчука В.М.. Говорю это с полным сознанием того, что для цементирования дружбы трех славянских народов Владимир Михайлович своей жизнью и смертью сделал неизмеримо больше, чем многие государственные деятели страны».

Конечно, нужно низко поклониться перед всей инициативной группой во главе с полковником внутренней службы в отставке Владимиром Никитенко, которым удалось добиться государственного признания особой значимости подвига Владимира Максимчука: в декабре 2003 года, Владимиру Михайловичу посмертно присвоено звание Героя Российской Федерации. Его супруга, член Союза писателей России Людмила Максимчук, вспоминая о муже-пожарном, с нескрываемой ноткой горечи констатировала: «как видно, пламя истории избирательно». В своем стихотворении «Звезда Героя России» как на духу она признается нам:

А лучше поздно, чем уж никогда…
И вот она – Геройская звезда.

При жизни говорили: это бред;
Пожара – не было, героев – нет.

Герой! – Ему не нужен был приказ,
Сам все решил – и всех пожарных спас;

Пожарные не дрогнули, спасли
И станцию, и жителей Земли!

Был подвиг – восемнадцать лет в тени.
Скрывали, врали… Где теперь они?!

Семье звезда Героя вручена.
У той звезды – высокая цена:
Она – одна на всех. Пожарных – строй.
Так знайте, что любой из них – герой!

Разумеется, награды – это лишь символ, отличительный знак о признании совершенных людьми Поступков с большой буквы. А если бы существовало звание «Герой планеты», то в списке кавалеров этой награды непременно были бы имена всех героев-ликвидаторов Чернобыля, в том числе и это русского героя – Владимира Максимчука. Но жаль, такой награды еще не придумало гуманное человечество, а ведь, подумать только, что бы было со всеми странами Европы и нынешними «незалежными» государствами – республиками бывшего СССР, если бы не были среди нас таких людей, как Владимир Максимчук? И эти люди спасли наш мир, отдав за это свою жизнь и здоровье.

НАША СПРАВКА. Несмотря на кризисные явления в общественно-политической жизни, в Российской Федерации много лет действует сплоченная общественная сила - Союз «Чернобыль» России. Это объединение граждан, принимавших участие в ликвидации чернобыльской и других радиационных аварий и катастроф. В своей работе члены Союза неоднократно подтверждали свои высокие нравственные качества, которые они проявили во время трагедии. Союз «Чернобыль» России в трудное для страны время встал в один ряд с теми, кто боролся за стабильность в обществе, демократию, единство и справедливость.

Авария на Чернобыльской АЭС явилась крупнейшей в истории атомной энергетики. Объективное понимание ее экологических, социальных, медицинских и психологических последствий – предмет многолетнего изучения специалистов многих стран.

В ней сфокусировались самые негативные черты современного политического, экономического, социального и экологического состояния страны. Авария выявила все то негативное, что может нести современная техника и технология при неумелом руководстве и использовании достижений научно-технического прогресса. В результате аварии на ЧАЭС во внешнюю среду поступила 50 000 000 Ки., различных радионуклидов. В связи со сложной метеорологической обстановкой после аварии существенно загрязненными оказались обширные территории Украины (410075 кв.км), Белоруссии (46006 кв.км), Европейской части России (57001 кв.км). Траектории загрязненных воздушных масс пересекли территории Латвии, Эстонии, Литвы, Польши и стран Скандинавии, на юге – Молдавии, Румынии, Болгарии, Греции, Турции. Загрязнению подверглись территории Австрии, Германии, Италии, Великобритании и ряда других стран Западной Европы.

Согласно официальным оценкам трех стран (Республики Беларусь, России, Украины), от чернобыльской катастрофы так или иначе пострадали по меньшей мере более 9 000 000 человек.

В РСФСР радиоактивному загрязнению подверглись 16 областей и одна республика с населением около 3 000 000 человек, проживающих более чем в 12 000 населенных пунктах. Мировое общественное мнение справедливо оценило катастрофу на Чернобыльской АЭС как результат многолетней практики антигуманного к человеку и природе. В чернобыльском бедствии отразилась вся порочность прошлой тоталитарной системы: укоренившееся невнимание к людям, повсеместная халатность, пренебрежение нормативами труда и его безопасности.

В сфере использования ядерной энергии царила атмосфера секретности. Тревожные сигналы об авариях на Ленинградской АЭС – в 1975 году, на 2-м блоке Чернобыльской АЭС – в 1982 году, замалчивались.

Государство систематически экономило на безопасности атомной энергетики, система дозиметрического контроля находилась в запущенном состоянии. Защитные средства были далеки от совершенства и изготовлялись минимальными партиями. Часто возникали чрезвычайные ситуации при полном отсутствии информации у населения о существующей и возможной опасности для здоровья и жизни.

В период с 1986 по 1990 год, к работам в зоне ЧАЭС было привлечено свыше 800 000 тысяч граждан СССР, в том числе 300 000 человек из России. Масштабы катастрофы могли стать неизмеримо большими, если бы не мужество и самоотверженные действия ликвидаторов.

Время уносит в прошлое события и факты Чернобыльской трагедии. В современном периоде развития нашего общества Чернобыль остается как символ оплошности и страха, который следует скорее забыть, чем помнить. Поэтому усилия по преодолению негативных последствий катастрофы часто бывали поспешными и малоэффективными. Ошибки в законотворческой деятельности по социальной защите пострадавших граждан сопровождались нарушением их конституционных прав на возмещение ущерба, причиненного здоровью и имуществу. «Чужой беды не бывает» – забытый временем призыв к гуманности и милосердию должен обрести в гражданском обществе реальное содержание.

После Аварии на чернобыльской АЭС прошло более 20 лет. Что можно сказать о ее последствиях? Если обратиться к Международной медико-информационной системе Медлайн, то легко обнаружить что по этой проблеме опубликовано более 2000 научных статей. Но остаются неясными и нерешенные многие вопросы, связанные с объективной оценкой последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Авария на Чернобыльской АЭС стала крупнейшей ядерной аварией. В первые недели после аварии радиационная обстановка определялась в основном радионуклидами йода и была весьма напряженной. В ряде регионов мощности доз достигали сотен мкР/ч, а зачастую и превышали 1 мР/ч. На больших территориях наблюдалось повышенное содержание радионуклидов в молоке, овощах, мясе и других видах сельхозпродукции. В этот период и происходило преимущественное облучение щитовидной железы, сорбирующей радионуклиды йода, поступавшие в организм с продуктами питания и воздухом. В последующем, по мере распада короткоживущих радионуклидов, радиационная обстановка стала определяться радионуклидами цезия. Работы по радиационному мониторингу территории страны были развернуты, всего в России обследовано более 6 миллионов квадратных километров территории страны. На основе аэрогаммасъемки и наземных обследований подготовлены и изданы карты по загрязнению цезием-137, стронцием-90 и плутонием-239 европейской части России. В 1997 году завершился многолетний проект Европейского сообщества по созданию атласа загрязнения Европы цезием после чернобыльской аварии. По оценкам, выполненным в рамках этого проекта, территории 17 стран Европы общей площадью 207.5 тыс. кв. км оказались загрязненными цезием с плотностью загрязнения свыше 1 Ки/кв.км.

Непосредственно во время аварии острому радиационному воздействию подверглось свыше 300 человек из персонала АЭС и пожарных. Из них 237 был поставлен первичный диагноз «острая лучевая болезнь» (ОЛБ). Наиболее тяжело пострадавших, а это 31 человек, спасти не удалось. После аварии, к работам по ликвидации ее последствий были привлечены сотни тысяч граждан СССР, в том числе – 200 тысяч из России. Несмотря на принятые меры по ограничению облучения участников работ по ликвидации последствий аварии, значительная часть из них подверглась облучению в дозах порядка предельно допустимой 250 мЗв в 1986 г.

Мероприятия по радиационной защите населения от переоблучения были начаты в России сразу после выявления радиоактивных загрязнений. Они заключались во введении различных ограничений, проведении дезактивационных работ, осуществлении переселения жителей. По мере уточнения радиационной обстановки расширялась зона проведения работ, наращивались объемы противоаварийных мероприятий. Основные мероприятия на начальном этапе проводились в так называемой зоне жесткого контроля, ограниченной изолинией 15 Ки/кв.км (около 100 тысяч жителей России). Граница зоны была выбрана исходя из предела дозы за первый год – 100 мЗв. В последующем были приняты следующие ограничения на годовые дозы облучения населения в 30 мЗв – второй год, 25 мЗв – третий год. Проводимые защитные мероприятия позволяли существенно снизить дозы облучения населения, однако нарушили его привычный жизненный уклад. Изменения в обществе и понимание негативного эффекта многочисленных ограничений жизнедеятельности инициировали в 1988-1990 годах попытку перехода к восстановительной фазе аварии на основе определения предела дополнительной дозы за жизнь в 350 мЗв. По поводу данной концепции в быстро меняющемся обществе, каким тогда был Советский Союз, развернулась острая дискуссия. В этой ситуации Правительство СССР обратилось в МАГАТЭ с просьбой об организации независимой экспертизы. Результаты Международного чернобыльского проекта, подтвердившие достаточность принимаемых защитных мер, не смогли преодолеть наметившуюся тенденцию обострения проблемы. Компетентные организации (НКРЗ СССР, ВОЗ, МАГАТЭ и др.), ориентировавшиеся на радиологические подходы, не смогли в полной мере оценить роли социально-психологических и политических факторов.

В мае 2000 года в Вене состоялась 49 сессия Научного комитета ООН по действию атомной радиации (НКДАР). Значительное внимание этой авторитетной международной организации было уделено оценке медицинских последствий Чернобыля. Одним из самых высоких индексов цитирования НКДАР были отмечены научные исследования, выполненные Национальным радиационно-эпидемологическим регистром, созданным по Постановлению Правительства РФ на базе Медицинского радиологического научного центра РАМН (г. Обнинск).

Авария резко нарушила обычный порядок жизни людей, а для многих из них имела трагические последствия. Однако преобладающее большинство затронутого аварией населения не должно жить в страхе, опасаясь серьезных последствий для здоровья, потому что в отношении здоровья большинства людей должны преобладать благоприятные перспективы.

ЧЕРНОБЫЛЬ и ХИРОСИМА

Часть 1

В одном известном старом анекдоте дается довольно дельный совет: если нужно сообщить сразу и добрые и худые вести, лучше начать с тех, что похуже. Иными словами, сначала проглотить горькую пилюлю, а уж затем - подслащенную... Мой рассказ - далеко не анекдот. Но вышеуказанный принцип, пожалуй стоит соблюсти. Потому и начну с печального, можно сказать, зловещего сообщения. С начала пятидесятых годов под боком у великого города на Неве в жизненно важном районе - на Ладожском озере производились опыты с радиоактивными веществами, при этом их распыление на местности производилось различными способами, в том числе с использованием взрывчатых веществ - своего рода имитация ядерного взрыва... Есть и другой нерадостный факт: негативные последствия этих атомных экспериментов (можно сказать экскрементов) в дальнейшем устранялись только самой матушкой-природой. Устранялись, так сказать, в целом, о частных же случаях поговорим чуть позже. Кстати добрые вести оставлю на финал: "хэппи энд" в этой истории все же неотвратим. А теперь о подробностях.

Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется... К труду журналистов, на мой взгляд, эта поэтическая сентенция относится лишь отчасти. Мы все же обязаны зрить в корень своих публикаций, ибо искра творческой мысли, упав на сеновал человеческих эмоций, вполне способна запалить пожар общественных страстей... Все это я, безусловно, учитывал, когда готовил осенью прошлого года статью о найденном на Ладоге полузатопленном эсминце "Кит" с радиоактивностью в трюме. Набат Чернобыля продолжает тревожить людские сердца.

Предотвратить взрыв "радиофобных" страстей вокруг ладожской проблемы, дать людям правдивую и объективную информацию о радиационной обстановке, а главное, помочь военным без помех, без ненужной шумихи побыстрей ликвидировать опасный объект - эти задачи старался решить в своих публикациях. Разумеется, тогда не предполагал, что "Кит" станет лишь своего рода верхушкой айсберга в хронике событий, происходивших на островах Западного архипелага в послевоенные годы. Впрочем, догадки были. Потому после выхода материалов в свет с нетерпением ждал откликов. Не только от болельщиков "атомной" тематики. Главное - от свидетелей я участников тех событий.

Не сразу дождался. Специфика проблемы не замедлила проявиться. Не спешили выйти на меня люди, которые много знали. Сказалась тут небезызвестная "подписка о неразглашении гостайны", действующая с железной стабильностью независимо от государственных передряг и перестроек. Впрочем, это теперь не суть важно. Главное, люди нашлись и открыли необходимую правду. Эта правда составила солидный пакет документальных свидетельств. Конечно, многое требовалось проверить, уточнить, даже дополнить в соответствующем ведомстве. Так я оказался в Москве, в одном из управлений Министерства обороны СССР, которое координирует работу по ликвидации последствий проводившихся ранее испытаний на Ладоге.

А всё-таки жаль, что на крутом вираже истории страны, после бурных промывок наших мозгов газетно-телевизионной смесью из правды, лжи и демагогии в нас вызрело устойчиво предвзятое отношение к людям, сотворившим ядерный щит державы. В общественном сознании увы, начертан непрезентабельный образ этих специалистов: недоступные журналистам, консервативные до мозга костей, все решающие за закрытыми дверьми, рьяно ратующие за ядерные взрывы - назло экологам и демократам. Их теперь - как и всех армейцев, кстати, - уже и гражданами страны не величают, в ходу своего рода кличка: "Вооруженные Силы".

Что скрывать, и мои мысли припудривал налет таких убеждений. А тут еще катаклизмы в Прибалтике. Тут еще наш невский Саша, что делит всех на "наши" - "ваши"...

Разрушить этот стереотип помогли мне два общительных, добродушных, энергичных полковника, которые непосредственно заняты ладожской проблемой, причем сухопутной ее частью. Программу же ликвидационных работ на воде - подъем с грунта и транспортировку к месту захоронения радиоактивного "Кита" - реализуют специалисты Военно-Морского Флота, так сказать, "китобои".

После такого уточнения мы занялись разбором накопленных свидетельств. Хотя четвертым участником этой встречи была, как водится, незримая и неслышимая "мадам секретность", собеседники мои ничуть не скрытничали, подробно отвечали ленинградцу "с лейкой и блокнотом", не отбивались "с пулеметом" даже от вопросов, явно тяготевших к оборонным таинствам. Думается, что откровенность тут проистекала из уважения к профессиональным обязанностям каждой из сторон.

Позволю себе в этой связи еще одно личное наблюдение. Напрасно, мне кажется, многие гневливые коллеги-журналисты клянут "закрытость" военного руководства. Времена изменились. Некоторый опыт контактов с Генеральным штабом Вооруженных Сил СССР убеждает меня в одном: поддержка высшего командования будет обеспечена, если сумеешь доказать свое право на избранную тему, покажешь свою компетентность и объективность. Только и всего. Кстати, точно так реагирует на расспросы корреспондента пахарь, работающий на весеннем поле, или шахтер в забое, более всего озабоченный вырубкой угля. Это - проверено.

Итак, главное. В армейских архивах страны нет документов, раскрывающих методику, технологию, качественные и количественные показатели испытаний, проводившихся на ладожских островах с "особыми" зарядами. Был найден лишь небольшой лист бумаги, исписанный, кстати, от руки. В нем кратко сообщалось об экспериментах с радиоактивными веществами на опытном судне "Кит". Это - все. Бериевская система охраны тайн была доведена до совершенства именно на "атомной" тематике. Думается, что это тот редкий пример "секретности", который был во благо, Даже машинисткам не доверяли печатать такие материалы. Многое уничтожалось вскоре после проведения экспериментов. Отчеты по ладожским работам, вероятно, постигла та же участь. Невесть куда сгинули кино- и фотоматериалы, отснятые тогда же.

"Подробности" давних экспериментов на ладожском полигоне военным специалистам пришлось, можно сказать, прощупывать на местности радиометрами-дозиметрами. Определялись зоны и уровни радиоактивного заражения на островах. Разрабатывались методы ликвидации "загрязнений". Работа эта длилась много месяцев. Необходимые данные собрали. Карты "пятен" составили. Что дальше?

- Вы приехали вовремя , - подытожили разговор собеседники. - Результаты наших обследований необходимо теперь проверить на островах вместе с ветеранами-участниками испытаний .

Пришли к островам затемно. Бросили якорь. Стали дожидаться рассвета. Заря разгоралась неспешно - тихая, холодная, задумчивая. Пока спускали на воду шлюпку, я снимал видеокамерой зимнее великолепие островов, озаренных синеватым светом утра.

В шлюпку набилось под завязку - офицеры-дозиметристы, радиологи, матросы-гребцы, ветераны части. Оттолкнулись от стального борта, налегли на весла - пошли по спокойной воде. От корабля живого, наполненного теплом, звуками и запахами уюта, двинулись к другому кораблю - мертвому, немому, чернеющему ржавыми бортами и развороченными надстройками. Будто из нынешнего яркого, шумного времени отправились в мрачное, холодное прошлое. Я глянул на ветеранов испытаний Александра Алексеевича Кукушкина и Евгения Яковлевича Царюка. О чем теперь они задумались? Что подсказывает им память?

В Либаву их группу везли на поезде. Догадок о будущей службе не строили, потому что перевод с одного флота на другой в то послевоенное напряженное время был делом обычным. Народ в группе подобрался бывалый, не первого года службы. Понимали, что такую опытную флотскую братву готовят к серьезному делу.

Так и вышло. Распределили по командам на два глубинопромерных бота - ГПБ-382 и ГПБ-383. Командирами стали мичманы Кудряшов и Алексеев. Задачу командам сразу не поставили, только намекнули: пойдете в Ленинград. Такой адрес, понятна, молодых матросов весьма устраивал.

Вскоре из военной гавани суда перевели в торговый порт. встали к борту "Большого охотника". Его командир капитан-лейтенант Назаренко и возглавил группу из трех судов на переходе до Ленинграда.

Погожим майским утром пятьдесят третьего вошли в Неву. Три дня отстаивались у моста Лейтенанта Шмидта. Моряки прогулялись по питерским улицам, поглядели на архитектуру и девушек. Потом была встреча с одним из руководителей новой части - солидным, ученого вида контрадмиралом. Из беседы выяснили главное - особая напряженка в работе не планируется, будут обеспечивать науку. Знали бы какую науку - радость поубавили бы. На Ладогу шли уже "четверкой". Рейдовый буксир из особого отряда судов гавани вел за собой два плавучих пирса-понтона. Курс прокладывали по новенькой карте, где прежние финские Названия островов были изменены. Секретность будущей работы начиналась с географии.

Первый причал поставили у острога Сури (ныне Хейнясенмаа). Здесь уже стучали топоры стройбатовцев. Возводили штаб, казармы, баню, склады и другие постройки для жизни и работы. На самой высокой точке острова - в бетонной башне командного пункта прежних финских укреплений - был сооружен теперь пост для наблюдения и связи. Ходы сообщения к орудийным капонирам, блиндажам и пулеметным гнездам со стальными колпаками буквально опоясывали остров. Старослужащие поговаривали: все эти укрепления в сплошной гранитной плите были вырублены советскими военнопленными в годы войны.

Многие из них не дожили до освобождения. Бывший опорный узел обороны врага теперь превращался в оперативный центр испытательного полигона. Его командиром назначили полковника Дворового. Второй понтонный пирс занял свое место в одной из бухт западного берега озера, где базировались корабли дивизиона особого назначения, которым командовал капитан-лейтенант И.А.Тимофеев, начальником штаба был Лопатин. Вскоре дивизион пополнился новым тральщиком (командир Левченко) и морским буксиром МБ-81 (командир Брусов).

1978 год. Опытное судно "Кит" у острова Хяйнесенмаа. Сергей ОленниковСамым крупным судном дивизиона стал эскадренный миноносец "Подвижный", переименованный вскоре в опытное судно "Кит". Его привели в бухту на буксире. Этот бывший фашистский корабль типа Т-12, переданный нашей стране по репарации после победы, служил в Балтийском флоте.

Об эсминце ходили легенды. Согласно одной из них, в группе из тридцати немецких судов того же класса - "систа шип" - этот корабль был самым совершенным и быстроходным. Его скорость достигала 39 узлов - против 37 у остальных. Однажды в конце войны, уходя от преследования английской эскадрой, он развил скорость до 41 узла, тем и спасся.

Его преимущества обеспечивались повышенным давлением рабочего пара и весьма удачными "скоростными" обводами корпуса.

Летом 1949 года во время учений флота на Балтике в кормовом отделений "Подвижного" произошла авария - разорвался главный паропровод. Два матроса погибли, еще двое были искалечены. Героизм экипажа при ликвидации аварии был высоко отмечен командованием.

Восстановить паропровод, изношенный долгой эксплуатацией, не удалось. Не нашли замены высокопрочной крупповской стали. Эсминец приговорили к списанию. О том, как сложилась дальнейшая судьба командира эсминца Юровского, других офицеров и команды, точных сведений нет. Известно лишь, что этот корабль, приведенный буксиром на Ладогу в распоряжение полигона, имел на борту около сотни матросов и офицеров. Они вскоре поселились в казармах на Сури, стали испытателями. Были это подготовленные люди или просто переквалифицировались члены экипажа - неизвестно. Пустой, обезлюдевший "Кит" поставили на якоря у острова Малый (теперь - Макаринсари). С корабельной кормы на берег спустили трап из крупных бревен.

Теперь ходить по заснеженной палубе корабля можно без опаски. Зимний панцирь как бы изолировал стальной настил, в ржавчину которого въелись радионуклиды. Уровни "загрязненности" в надстройке и трюмах измеряют прибывшие с нами специалисты Ленинградского Радиевого института В.М.Гаврилов и А.А.Фетисов. К трубам торпедного аппарата прикладывает щуп радиометра М.Г.Покатилов - начальник сектора межведомственного отдела ядерной, радиационной и химической безопасности Леноблгорисполкома. Здесь же работает со своей аппаратурой офицер - дозиметрист майор. С.А.Бобров. - Тогда эсминец стоял в другом положении - вдоль острова Малый, - рассказывает Кукушкин. - Помню, когда заводили его якорь, поторопились и шлепнули его на якорь-цепь нашего катера. Пришлось оставить свой на дне. После шутили: угодили под фашиста! Потом начались испытания, взрывы - нам было уже не до шуток.

Первых испытателей они приняли с причала у Сури. Странный вид этих людей - изолирующие, противоипритные костюмы, бахилы на ногах, противогазы - несколько озадачил. Что будут испытывать? Какие грозят вредности? О "химии" разговоров не было. Значит, нечто другое. Что? На вопросы, моряков офицеры отвечали коротко: для вас опасности нет. Советовали действовать только по инструкции, выполнять строго команды и - помалкивать. Ясное дело, помалкивали. Особое время и особая власть уже отлилась в людях особой психологией: меньше вопросов - меньше тревог - спокойнее жизнь. Потом старожилы полигона научили флотскую молодежь чисто по-питерски трактовать сюжет своей новой "секретной" жизни: "Будешь болтать - угодишь, на Литейный, 4, где вход с улицы Каляева, а выход - в Сибири".

Испытатели высадились на борт "Кита". Выгрузили измерительную аппаратуру и необычный заряд - "оболочку". Выглядел заряд безобидно. Решетчатый деревянный ящик с ручками - вроде носилок. В ящике - взрывчатка, к которой добавили "начинку" - стеклянную посудину с жидким веществом. С последней обращались с особыми предосторожностями: везли в свинцовом контейнере, перегружали специальным инструментом. Уже потом моряки узнали: в колбе - радиоактивный раствор высокой концентрации. С берега на судно доставили собак и клетки с кроликами и белыми мышами. Разместили живность по помещениям. Долго возились, подключая к заряду подрывную машинку. Наконец, командиру бота дали команду: "В укрытие!" ГПБ-383 отошел на безопасное расстояние.

Наблюдали издалека. Громыхнул взрыв. Эхо заметалось между каменными островами, распугивая птиц. Дымное облако поднялось над "Китом" и быстро растаяло в погожем дне. На вид - безобидное облако. На деле - туча радиоактивных изотопов. Но кто тогда об этом знал? В самый эпицентр этого радиоактивного ада "извозчики" вошли без боязни и тревоги: завели на "Кит" причальные концы, приняли испытателей и их аппаратуру на свой борт. Воздухом, отравленным радиацией, дышали без опасений. В руки брали все, что требовалось при работе, даже не догадываясь, что мир вокруг уже покрыт налетом невидимой зловещей "грязи". Защитной одежды, перчаток, респираторов матросам не выдавали. Санитарную обработку не устраивали.

Теперь сложно объяснить, отчего научные руководители этих архиопасных опытов - специалисты "бериевского" ведомства достаточно поднаторевшие в обращении с активными веществами и хорошо изучившие жестокий нрав радиации, вдруг оставили без страховки, без должного санитарного контроля молодых, крепких парней из дивизиона особого назначения, обслуживающего полигон. Быть может, сказалось тут изначальное, явно ошибочное убеждение, что эти эксперименты с радиоактивными веществами, при которых не создаются высокие уровни радиации, являются безопасными. Печальным следствием опытов было загрязнение местности долгоживущими изотопами, в основном стронция-90 и цезия-137. В пользу явной недооценки степени радиоактивной опасности "отцами" полигона говорит и такой факт: заряды взрывали в сравнительной близости от складов, казарм, лабораторий, где, жил и работал научный и вспомогательный персонал.

Думается, сказался еще и режим особой секретности вокруг этих работ. Для рьяных особистов малейшая утечка информации с полигона была куда страшней того радиоактивного потопа, что хлынул после взрывов на острова, на действующих здесь людей. На "Ките" взорвали три таких заряда. Первый - на палубе. Второй в надстройке. Третий в трюме. Можно предположить, что изучались "поражающие" факторы нового оружия, пути распространения радиации по отсекам, отрабатывались методы защиты. Животные, размешенные в зоне взрывов, получали большие дозы облучения. Их потом использовали военные медики для изучения биологических последствий взрывов, для создания лечебных препаратов-радиопротекторов. Этих подопытных животных после каждого взрыва доставляли в лабораторию, что размешалась рядом - на острове Малом (ныне Макаринсари).

А испытателей, обслуживающих судно, отвозили на Сури. Баня, как правило, к этому часу здесь была натоплена. Люди раздевались. Защитная одежда, белье, обувь - все летело в печь. Степень загрязнения была велика, и со стиркой никто не возился. У острова всегда стояла баржа, набитая необходимыми вещами. Потому всякий раз на задание испытатели уходили, можно сказать, в обновках. А в бане мылись пятипроцентным раствором лимонной кислоты. Дозиметрист проверял "чистоту" прибором, бывало, заставлял перемываться. Контроль был, где "было приказано". А где глаза закрывали на нарушения, творилась беда. Никто из командиров к примеру, тогда не разглядел серьезную ошибку, допущенную при устройстве водозабора для кухни. Слив сточных, с радионуклидами вод из бийяк шел прямо в озеро. А неподалеку от этого места брали воду для приготовления пищи.

По правому борту притопленного, накренившегося "Кита" - два небольших симпатичных островка, разделенных между собой ручейком-проливом, где, пожалуй, и курице по колено. На карте эти островки тоже различаются почти условно: Безымянный N1 и N2. Первый из каменных братцев - покрупней. Его плоская вершина увенчана двумя сильными соснами. Тут Кукушкин и отходит от нашей группы шагов на двадцать в сторону и почти на сорок лет в прошлую свою незавидную жизнь и, подумав, прислушавшись к свисту ветра времени, точно указывает на ложбинку: "3десь!" Разгребаем снег в ложбинке и вокруг. Сквозь вечнозеленый ковер мхов я веточек ягодника радиометры сразу улавливают "хор" радиоактивного распада частиц - след взрыва.

Военные дотошно обследуют островок. Здесь единственная точка на архипелаге, где при первом обследовании ничего не обнаружили. Может быть, оттого, что загрязненность идет не по площади, а по локальным точкам. Объяснить такой характер разброса можно просто: за минувшие после взрыва годы короткоживущие изотопы распались, а более устойчивые задержались лишь по ямкам да трещинам в грунте. А УРОВНИ здесь немалые. Мощность экспозиционной дозы по "гамма" почти в пять раз превышает фоновое значение. Плотность поверхностного загрязнения в отдельных точках доходит до полутора тысяч "бета-распадов" в минуту с квадратного сантиметра площади. Это почти на три порядка выше допустимого уровня. - Островок этот был ягодным, - вспоминает Кукушкин - да и грибов хватало. Когда мы высадили сюда испытателей с их "бомбочкой", здорово жалели. Все испортят! Так и вышло. Заряд был мощный - весь островок накрыло взрывом. Потом "дозики" нам категорически запретили сюда ходить.

Кто-то послушался, а кто-то продолжал лазать по зараженным участкам и собирать грибы-ягоды. Не все, понимали, чем рискуют. - В кашей команде один чудак приноровился даже на зараженный "Кит" забираться, - подхватывает Царюк. - Там еще оставались немецкие вещи, мебель. Так он за кожаными диванами охотился. Нарежет полос кожи, после торгует. Вчистую парня списали с флота. Какую дозу он хватанул на "Ките" - неизвестно. Но больше о нем не слышали. Они вспомнят еще немало подробностей той необычной жизни и работы. Вспомнят для нас я для себя. Не зря говорят. что человеческая память обладает избирательной способностью: хранить самые трудные, опасные, яркие мгновения жизни и забывать пустые, скучные, бездельные дни. Им, двадцатилетним матросам, пришлось тогда хлебнуть особого лиха - необъяснимого, неосязаемого, обладающего дьявольским свойством нанести гибельный удар через годы.

Фотограф AP о смерти коллег после Чернобыля и современной жизни на АЭС

30 лет назад, 26 апреля 1986 года, произошла крупнейшая в истории мирного атома катастрофа - взрыв на Чернобыльской АЭС. Первые фотографы, выехавшие на место происшествия, получили на всю жизнь лучевую болезнь. Некоторые из них признавались, что если бы знали о страшных последствиях своей командировки, никогда бы на нее не согласились. Фотожурналист Ефрем Лукацкий, с 1990-х годов снимающий для Associated Press, вспоминает, что творилось три десятилетия назад в Чернобыле и Припяти, и показывает, как сейчас выглядит разрушенная АЭС.

Вид с воздуха на последствия взрыва и пожара на АЭС. К съемкам были допущены только трое: фотографы ТАСС Владимир Репик, Игорь Костин и Валерий Зуфаров. Репик и Зуфаров умерли от последствий облучения. Костин тоже страдал лучевой болезнью. Погиб в автокатастрофе в 2015 году.

Празднование 1 Мая в Киеве отменять не стали. Через несколько дней после катастрофы под тучами губительной радиации по улицам города прошлись тысячи людей с песнями, цветами и портретами советских вождей.
Этот снимок сделан спустя 10 лет после чернобыльской катастрофы. Ефрем Лукацкий сфотографировался на фоне саркофага, которым накрыли печально знаменитый четвертый атомный реактор. Лукацкий жил менее чем в 100 километрах от Чернобыльской атомной станции, но об аварии узнал только наутро от своего соседа. Немногих фотографов допускали снимать разрушенный реактор. Те же, кому это удалось, поплатились своим здоровьем, отмечает фотограф. Лукацкий приехал несколькими месяцами позже и возвращался туда десятки раз.
10 ноября 2000 года. Диспетчерская Чернобыльской АЭС.

23 марта 2016 года. Специалист проверяет уровень радиации перед тем, как покинуть хранилище ядерных отходов на Чернобыльской АЭС. Период полураспада цезия-137, который был выброшен в атмосферу в результате взрыва на станции, составляет 30 лет.

Распятие и табличка, предупреждающая о радиации, на въезде в Припять - городе вблизи чернобыльской станции. После катастрофы все 47,5 тысяч жителей города были эвакуированы, он пустует по сей день. Припять закрыта, усеяна радиоактивной пылью и еще долго будет непригодной для жизни.

23 марта 2016 года. Слева - вентиляционная труба над разрушенным реактором, справа - гигантские стальные арки, возведенные для купола, который накроет остатки взорвавшегося реактора. На переднем плане - брошенные 30 лет назад дома.

Март 2016 года. Вот уже 30 лет в Припяти ни души. Только любопытствующие туристы приезжают посмотреть на город-призрак.

3 декабря 1999 года. Украинские инженеры осуществляют рутинную работу внутри единственного работающего третьего реактора. Он был закрыт в 2000 году.

Пятилетний Алек Жлоба, страдающий от лейкемии, в детском отделении Гомельской областной больницы в Белоруссии. На голове мальчика следы от медицинских процедур. Чернобыльская станция находится в 11 километрах от границы с Беларусью, и большая часть радиоактивных осадков выпала именно на эту республику.

Март 2016 года. Портреты советских вождей в местном клубе под слоем радиоактивной пыли. Их подготовили для первомайской демонстрации.

10 ноября 2000 года. Радиоактивная советская техника, участвовавшая в ликвидации последствий катастрофы. Всего в операции было задействовано 1350 вертолетов, автобусов, бульдозеров, автоцистерн, транспортеров, пожарных автомобилей и карет скорой помощи.

Ноябрь 2000 года. На фото - то, что осталось от системы управления четвертого реактора.

Часть рухнувшей крыши Чернобыльской станции. 13 октября 1991 года.

Работник станции измеряет уровень радиации возле разрушенного реактора. Снимок сделан фотографом ТАСС Владимиром Репиком, который потом всю жизнь страдал от лучевой болезни. Впоследствии фотожурналист признавался, что никогда бы не согласился на поездку в Чернобыль, если бы знал о том, насколько это опасно для здоровья.

Прошло 30 лет со дня страшной трагедии 20 века - Чернобыль. Но такое чувство, что это произошло совсем недавно. Не забыть тех страшных дней, нам взрослым. И как хорошо, что наши дети не изведали тех ужасов. Только, чтоб все это не повторилось надо донести до них ту боль, тот ужас и ту безысходность, которая была в глазах людей и детей Чернобыля.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Чтобы пользоваться предварительным просмотром презентаций создайте себе аккаунт (учетную запись) Google и войдите в него: https://accounts.google.com

Подписи к слайдам:

Подготовила педагог МБОУ «ООШ №14» г орода Троицк Ч елябинской области Лоскут Ольга Александровна Чернобыль – одного хватает слова (черноя быль)

Предварительный просмотр:

Классный час, посвященный 30-летию катастрофы на Чернобыльской АЭС

«Чернобыль… одного хватает слова»

Форма проведения: рассказ, беседа.

Цели:

1. Рассказать учащимся о чернобыльской трагедии; способствовать формированию экологических знаний и использованию их в учебной и практической деятельности.
2. Развитие креативного мышления, а также формирование гражданской ответственности и патриотического воспитания учащихся.

3. Воспитание толерантности, духовно-нравственных чувств: чувства сострадания, бережного отношения к окружающему миру, любви к природе.

Оборудование: компьютер, мультимедийный проектор.

Ход мероприятия

Чернобыль… Одного хватает слова –

И сердце, как болезненный комок,

Сожмётся, ожидая вести новой,

И горькой пылью пахнет ветерок.

И не со звёзд небесных боль упала,

И не на твердь бесчувственных коленей –

А в грудь земли проникла злым запалом

И вероломно поселилась в ней.

Сегодня мы посвятим наш классный час одной из самых страшных техногенных катастроф XX века – аварии на Чернобыльской АЭС.

Сегодня, спустя тридцать лет, что мы знаем о трагедии в Чернобыле?

Ответы учащихся…

В середине 50-х г. в Советском Союзе появилась новая отрасль народного хозяйства - ядерная энергетика. Одна из атомных станций была возведена в 160 км от Киева на берегу реки Припять около небольшого города Чернобыль. Для работников станции неподалеку построили современный город, который, как и река, получил название Припять. К началу 1984 г. Строительство Чернобыльской АЭС было закончено вошел в строй последний, 4, энергоблок. А всего два с половиной года спустя именно на этом блоке случилась крупнейшая авария.

Тогда весенним ясным днём

Ничто не предвещало горя,

Светило солнце и кругом –

Всё в свежей зелени уборе.

Но что-то было в той весне,

В её уж слишком ясном взоре

И в той прозрачности небес,

И в том невиданном напоре.

В ночь с 25 на 26 апреля 1986 г в результате взрыва ядерного реактора обрушились некоторые конструкции станции и начался сильный пожар . В результате, многие семьи пострадали и потеряли близких и родных людей. Уже спустя час после взрыва радиационная обстановка в Припяти была очевидна. Никаких мер из-за аварийной ситуации предпринято не было: люди не представляли, что делать. Согласно инструкциям и приказам, существующим уже 30 лет, решение об эвакуации населения из пораженной зоны обязаны были принимать местные власти. Ко времени прибытия Правительственной комиссии уже можно было эвакуировать всех жителей Припяти, причем даже пешком. Но никто не решился взять на себя такую ответственность. С утра, 26 апреля, все дороги Чернобыля были залиты водой и непонятным белым раствором, всё было белым, все обочины. В город было стянуто множество милиционеров. Но они ничего не делали - просто расположились у объектов: почты, дворца культуры. Везде гуляли люди, маленькие дети, стояла сильная жара, люди ехали на пляж, на дачи, на рыбалку, отдыхали на речке у охлаждающего пруда - искусственного водохранилища близ АЭС.

И вот сегодня, спустя тридцать лет, что мы знаем о трагедии в Чернобыле? Множество самого разного. Знаем о том, что, взрыв на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС рванул в 01 час 23 минуты 48 секунд. Что за черту, обозначенную страшноватым словом «зона», было выселено 135 тысяч человек. О том, что из многомиллионного Киева весной уехали дети. О счете номер 904, открытом в сбербанке, куда поступали деньги для чернобыльцев. О том, что денег никто не пожалел, отдали их – кто сколько мог – все жители страны. И сложились эти рубли во многие сотни миллионов – об этом мы тоже знаем. Известно и то, что ликвидация последствий грандиозной катастрофы обошлась государству в миллиарды. О беспримерном мужестве первых часов страшной апрельской ночи, когда люди, не жалея себя, шли в огонь и были насквозь прошиты смертоносной радиацией, сообщалось подробно…

Только благодаря патриотизму и самоотверженности участников ликвидации последствий чернобыльской аварии был изолирован очаг радиационного заражения ценой их собственной жизни и здоровья.

Простые добрые ребята,

Их тысячи и их не счесть.

Они здесь потому, что надо!

Чернобыль – совесть их и честь!

Говорят, что у нас нет людей, способных на подвиг, а оказывается, что они живут рядом с нами и беда называет их имена…

Их было 28 пожарников Чернобыля, которые приняли в ночь с 25 на 26 апреля 1986г первый, самый жестокий удар на 4 блоке атомной станции. Сегодня мы их называем “шеренгой № 1”. Никто из этой шеренги не отступил перед лицом опасности. И каждый достоин того, чтобы о нем написали книгу.

Это Владимир Правик, Виктор Кибенок, Леонид Телятников, Николай Ващук, Василий Игнатенко, Владимир Тишура, Николай Титенок, Борис Алишаев, Иван Бутрименко, Михаил Головненко, Анатолий Хахаров, Степан Комар, Андрей Король, Михаил Крысько, Виктор Легун, Сергей Легун, Анатолий Найдюк, Николай Нечипоренко, Владимир Палачега, Александр Петровский, Пётр Пивоваров, Андрей Половинкин, Владимир Александрович Прищепа, Владимир Иванович Прищепа, Николай Руденюк, Григорий Хмель, Иван Шаврей, Леонид Шаврей. Шестеро из них скончались от острой лучевой болезни. Ценой своей жизни герои отвели беду, спасли тысячи человеческих жизней.

Всего в ликвидации пожара на Чернобыльской АЭС участвовало 69 сотрудников пожарной охраны и 19 единиц техники.

Первыми из первых на пути атомного огня, рвавшегося из повреждённого четвёртого блока ЧАЭС, стал пожарный караул во главе с лейтенантом Владимиром Правиком.
Через несколько минут рядом с товарищами сражался караул под командованием лейтенанта Виктора Кибенка. Спустя считанные минуты уже руководил и лично участвовал в тушении пожара начальник ВПЧ-2 по охране ЧАЭС майор Леонид Телятников.

Хочу рассказать небольшой случай, который произошел с лейтенантом Правиком в этот день. Несмотря на привычный ритм дежурства, какое-то предчувствие мучило Правика. Факт, есть факт, эта тревога вошла в его душу. Второй раз в жизни он ушел в “самоволку”, правда, на несколько минут. “Возьму грех на душу, повидаю дочь”.

Что случилось? - Надя испуганно кинулась ему на встречу.

У меня всего полминуты. Как Наташка?

Правик быстро подошел к кроватке дочери.

Да нет же, все в порядке, я ее уже выкупала, накормила. Что с тобой, Правик?

Я очень люблю тебя, слышишь!

Володя внимательно посмотрел на нее, обнял и быстро вышел, но вдруг вернулся и спросил:

Где наш магнитофон? Запишу что-нибудь к празднику. А заодно - и свой голос.

Не гори, Правик…

Не буду.

Всего несколько минут заняла стремительная поездка. Простим их ему. Как знать, может быть она придала ему крупинку того мужества, с каким он через несколько часов пойдет в атаку. Магнитофон затерялся в суматохе аварии! Как знать, может быть, где-то лежит и сейчас пленка с его голосом?

Самое страшное то, что эта трагедия еще не закончилась, и от нее страдают дети. Они знают, что в любой момент могут умереть, знают причину своей болезни. Вот, что они говорят:

Из воспоминаний детей

1-й ученик. Пришла мама. Вчера она повесила в палате икону. Что-то шепчет там в углу. Они все молчат: профессор, врачи, медсестры. Думают, что я не подозреваю… Не догадываюсь, что скоро умру. У меня был друг. Его звали Андрей. Ему сделали две операции и отправили домой. Ждала третья операция… Он повесился на своем ремешке… в пустом классе, когда все сорвались на урок физкультуры. Врачи запретили ему бегать, прыгать. Юля, Катя, Вадим, Оксана, Олег, а теперь – Андрей… “Мы умрем, и станем наукой”, - так думала Катя. “Мы умрем, нас забудут”, - так думал Андрей. “Мы умрем…”, - плакала Юля. Для меня теперь небо живое, когда я на него смотрю…Они там…

3-й ученик. За нами приехали солдаты на машинах. Я подумала, что началась война. Помню, как солдат гонялся за кошкой… На кошке дозиметр работал, как автомат: щелк, щелк… За ней – мальчик и девочка. Это их кошка. Мальчик ничего, а девочка кричала: “Не отдам!.. бегала и кричала: “Миленькая, удирай!” А солдат с большим целлофановым мешком.

По данным Союза «Чернобыль» России из числа граждан, принимавших участие в ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС, инвалидами стали почти 90 тысяч человек (57 тысячам инвалидность связанна с ЧАЭС), ушло из жизни около 30 тысяч ликвидаторов и только 6-ти тысячам смерть связали с радиационным воздействием, кроме того, более 1,5 млн. человек проживает в загрязненных радионуклидами территориях, каждый четвертый из них – ребенок.

Несмотря на отдаленный период после Чернобыльской катастрофы, ее негативные последствия и в наши дни дают о себе знать.

Чернобыльская зона отчуждения сегодня.

На сегодняшний день здесь трудится порядка 6000 человек, которые приехали сюда со всей территории Украины. Трудятся они посменно – 15 дней находятся в зоне, 15 дней – за ее пределами. В зону их привозит из Славутича специальная электричка. В самом Чернобыле расположены только общежития работников. Официально жить на территории зоны запрещено, хотя через год после аварии 1000 человек вернулись в свои бывшие дома, из-за этого их прозвали самоселами. Некоторые из них живут в селах даже одни. Всего на сегодняшний день самоселов осталось около 300 – средний возраст от 60 и выше, к ним ездит почтальон, раз в месяц осматривает врач, администрация зоны платит пенсию. Также на территории ЧЗО действует 130 организаций, 30 из них крупные – это сама ЧАЭС, Чернобыльлес (заведует всеми насаждениями), Чернобыльсервис (коммунальное обслуживание), Чернобыльметалл (дезактивация и утилизация металла) и другие. Имеется несколько главных объектов – это сама ЧАЭС, хранилище отработанного ядерного топлива (ХОЯТ), строящееся захоронение для ядерных отходов со всей Украины.

26 апреля мы скорбим по умершим, сострадаем всем, кому пришлось пережить эту трагедию. Благодарим участников ликвидации последствий чернобыльской аварии. Они проявили мужество и героизм, предотвратили дальнейшее распространение радиации.

Чернобыль навсегда останется символом большого человеческого горя.
"Последствия Чернобыльской радиационной катастрофы еще не преодолены до конца..

Подведём итоги.

Ответьте на вопросы.

• Какой факт о Чернобыльской трагедии произвел на вас самое большое впечатление?
• Почему необходимо знать о трагедии в Чернобыле?
• Нужны ли атомные станции? Можно ли обойтись без них?
• Почему Землю можно назвать «хрупкой» планетой?
• Как вы считаете, достаточно ли только знаний для безопасной эксплуатации атомной станции?
• Перечислите качества, которыми должен обладать человек, «укрощающий» ядерную энергию.

Мир полный слез, мир созданный огнем,

В ночи прекрасной. Ставшей роковою.

Теперь и ночью чистою, и днем,

Лишен он жизни, злой судьбою.

Вокруг царит, лишь темное молчанье,

Друг другу некому сказать «Привет»!

А слышно лишь отчаянное, Гейгера

ворчанье,

Чернобыль очень крепко держит свой обет.

Обет молчать, что было и что будет,

Что время не залечит этих ран.

О том что бог, по своему ведь судит,

Раз так решил. Что создал злой буран.

Что в тот злощастный, год той бури

страшной,

Когда реактор, созданный в добро.

В момент развергся, вспышкою прекрасной,

Он превратился навсегда в большое зло.

25 апреля 1986 года навсегда останется в человеческих сердцах как день памяти погибших в радиационных авариях и катастрофах, как день благодарности людям, самоотверженно вставшим на защиту от ядерной опасности, как напоминание об ответственности человечества за судьбу планеты.